Неточные совпадения
В красавиц он уж не влюблялся,
А волочился как-нибудь;
Откажут — мигом утешался;
Изменят — рад был отдохнуть.
Он их искал без упоенья,
А оставлял без сожаленья,
Чуть помня их любовь и злость.
Так точно равнодушный гость
На вист вечерний
приезжает,
Садится; кончилась
игра:
Он уезжает со двора,
Спокойно дома засыпает
И сам не знает поутру,
Куда поедет ввечеру.
Володя заметно важничал: должно быть, он гордился тем, что
приехал на охотничьей лошади, и притворялся, что очень устал. Может быть, и то, что у него уже было слишком много здравого смысла и слишком мало силы воображения, чтобы вполне наслаждаться
игрою в Робинзона.
Игра эта состояла в представлении сцен из «Robinson Suisse», [«Швейцарского Робинзона» (фр.).] которого мы читали незадолго пред этим.
Но с этого дня он заболел острой враждой к Борису, а тот, быстро уловив это чувство, стал настойчиво разжигать его, высмеивая почти каждый шаг, каждое слово Клима. Прогулка
на пароходе, очевидно, не успокоила Бориса, он остался таким же нервным, каким
приехал из Москвы, так же подозрительно и сердито сверкали его темные глаза, а иногда вдруг им овладевала странная растерянность, усталость, он прекращал
игру и уходил куда-то.
— Да, темно
на дворе, — скажет она. — Вот, Бог даст, как дождемся Святок,
приедут погостить свои, ужо будет повеселее, и не видно, как будут проходить вечера. Вот если б Маланья Петровна
приехала, уж тут было бы проказ-то! Чего она не затеет! И олово лить, и воск топить, и за ворота бегать; девок у меня всех с пути собьет. Затеет
игры разные… такая право!
Бедная слушательница моя часто зевала, напряженно устремив
на меня свои прекрасные глазки, и засыпала иногда под мое чтение; тогда я принимался с ней играть, строя городки и церкви из чурочек или дома, в которых хозяевами были ее куклы; самая любимая ее
игра была
игра «в гости»: мы садились по разным углам, я брал к себе одну или две из ее кукол, с которыми
приезжал в гости к сестрице, то есть переходил из одного угла в другой.
— Мы затем, тетенька, и
приехали, чтобы посмотреть
на игру! — подхватил Углаков.
— Ах, нет, я никогда
на арфе не играла! — отвечала Екатерина Филипповна. — Это арфа добрейшей Марии Федоровны… Она привезла ее ко мне и
приезжает иногда развеселять меня своей
игрой.
—
Приехал с завода, удрал от отца, — поразгуляться, поиграть… Вы знаете, я очень люблю
игру… Чуть что — сейчас сюда… А сейчас я с одной дамой
на денек
приехал и по привычке
на минуту забежал сюда.
—
На твою
игру, Прохорыч, посмотреть
приехал; из Нижнего теперь…
Проснувшись в шесть часов вечера, в то самое время, как граф Турбин
приехал в гостиницу, и увидав вокруг себя
на полу карты, мел и испачканные столы посреди комнаты, он с ужасом вспомнил вчерашнюю
игру и последнюю карту — валета, которую ему убили
на пятьсот рублей, но, не веря еще хорошенько действительности, достал из-под подушки деньги и стал считать.
Были в то время толки (и до сих пор они не прекратились), будто граф Алексей Орлов, оскорбленный падением кредита, сам вошел в сношения с самозванкой, принял искреннее участие в ее предприятии, хотел возвести ее
на престол, чтобы, сделавшись супругом императрицы Елизаветы II, достичь того положения, к которому тщетно стремился брат его вскоре по воцарении Екатерины [М. Н. Лонгинов в статье своей «Княжна Тараканова», напечатанной в «Русском вестнике», 1859 г., № 24, говорит, будто Алексей Орлов еще в январе 1774 года, то есть за десять месяцев до получения повеления Екатерины захватить самозванку (12 ноября 1774 г.), посылал к ней в Рим офицера Христенека с приглашением
приехать к нему и что таким образом он в 1774 году играл в двойную
игру.
А в городе, в литературном мире, в театре смерть Григорьева прошла очень холодно. И в театре его не любили за критику
игры актеров. Любил его только П.Васильев, бывший
на похоронах. Из актрис одна только Владимирова (о которой он говорил сочувственно за одну ее роль), не зная его лично,
приехала в церковь проститься с ним.
Мартынова я помнил по моим детским воспоминаниям, когда он
приезжал в Нижний
на ярмарку; но я привык и заочно считать его великом комиком, а тут роль его была так ничтожна и в
игре его сквозила такая малая охота исполнять ее, что я с трудом верил в подлинность Мартынова.
— А ты ее знаешь? В таком случае мне нечего тебя предостерегать. Возвращаюсь к моему рассказу. Я проиграл какую-то безделицу, но
на этот раз
игра почему-то не увлекла и меня. Я бродил по улицам Ниццы, умирая от скуки, тем более, что ни Фанни Девальер, ни Нинона Лонкло, ни Марта Лежонтон еще не
приехали.